do you want me on your mind
or do you want me to go on
i might be yours, as sure as i can say
be gone, be faraway

В пасмурную погоду на пляжах Кейп-Кода песок практически сливается с водой, а море - с небом.

Когда они приходят на пляж, Беатрис снимает туфли, перехватывает их за ремешок кончиком указательного пальца и с удовольствием подставляет лицо ветру, позволяя ему безжалостно трепать причёску. Когда они возвращаются в её летний дом, солтбокс из серого камня, напоминающий об Англии, туфли Беатрис забиты ракушками, галькой и белым морским песком, который не вымоешь ещё несколько недель.

Это 1942 год. В те годы Беатрис замужем: всё, что можно сказать о её супруге, высоколобом американском аристократе, бостонском брамине с уже начавшими редеть волосами - это то, что он всегда за неё платит. Беатрис мучается мигренями и приступами меланхолии, сменяющимися припадками жажды кипучей и бессмысленной деятельности, спускается за первой чашкой кофе к двенадцати утра и никак не может родить супругу наследника.
Тогда, впрочем, они это не обсуждают. Они вообще мало говорят о личном.

Заняться на Кейп-Код особенно нечем. Прогулки на яхте надоедают после первых двух недель. Со скуки они начинают ловить раков и устриц, мучая кухарку просьбами приготовить что-то из их улова ужин. Бесконечно гуляют по побережью, танцуют в библиотеке под треск радиоприёмника, где новостные сводки союзников перемежаются Гленном Миллером и Бингом Кросби, прерываются на традиционные английские файв-о-клоки, читают друг другу вслух, играют в шахматы и многовато пьют.

Беатрис любовно поправляет галстук Люсьена, перехватывает их с Рихардом под локти и пожимает плечами:
- Я очень рада, что вы сейчас здесь, со мной. Хотя, не скрою, вид красивого мужчины в форме всегда что-то будоражит в моей душе.

Они приезжают в Кейп-Код по приглашению Беатрис, когда Люсьена комиссуют после контузии. Люсьен шутит зло и совершенно неприлично, не давая никому ни на секунду начать опекать себя чуть больше положенного, а Рихард только морщит лоб и пожимает плечами - к выходкам Люсьена он уже привык.

- Мой дорогой баварский друг, - представляет Люсьен Рихарда за первым совместным ужином. - Живое доказательство того, что среди рождённых в Германской империи остались ещё приличные люди.

К тридцати годам Беатрис привыкает к тому, что мужчины смотрят на неё заинтересованно, нахально, с вожделением, абсолютно всегда - оценивая. И только взгляд Рихарда скользит по её лицу холодно, безразлично, без формы и выражения.
Он почти ничего не видит.

- Люсьен всегда был для меня как старший брат, - говорит Беатрис, стягивая тонкую кожаную перчатку, чтобы набрать воды в ручье. Складывает ладонь в чашечку и делает жадный глоток. - Они с Говардом были лучшими друзьями.

Лучшие умы своего поколения. Весь свет Соединённого Королевства.
Вместе учились в Итоне. Вместе отправились в Оксфорд.
На войну их призвали тоже вместе.
Разница только в том, что Люсьен с этой войны вернулся, а Говард - нет.

Об этом Беатрис не говорит, как и не говорит о своих приступах меланхолии, бесплодии, бесприютности - всё это как будто просто повисает в воздухе, оставшись неозвученным, но очевидным. Беатрис берёт Рихарда за руку, и её крошечная ладонь тонет в его рябой от веснушек лопатоподобной клешне. Она рассказывает ему о детстве. Об Англии. О том, как в пасмурную погоду небо Кейп-Кода похоже на родное лондонское, и воздух тут такой же - сырой, пропахший поросшим мхом камнем и стылостью. Если закрыть глаза - можно почувствовать себя почти дома.
Когда Рихард смотрит на Беатрис, он различает только белый маяк её летнего платья. Он хочет рассказать ей так бесконечно много: о том, что в Баварских Альпах воздуха столько, что, спустившись в равнину, поневоле начнёшь задыхаться, о том, что небо там такое синее, будто в него опрокинули чан масляной краски, и о том, как спокойно и правильно это было - когда он был ребёнком, лежавшим в зелёной траве. Это совсем не об усатом кайзере, и не об австрийском ефрейторе тоже, и не о величии несуществующих уже империй, просто поверь мне, Беатрис, это -

Рихард ничего не говорит. Холодный и почти косноязычный, он не может похвастаться ни обаянием Люсьена, ни его красноречием. Он не заканчивал Итон и Оксфорд. И точно совсем ничего не знает о джентльменстве и манерах.
Но Беатрис, кажется, понимает и так.

Как-то раз, лёжа у него на груди, смотря, как в его светлых стеклянных глазах отражаются солнечные зайчики, Беатрис говорит:
- Ты же совсем меня не любишь.
Рихард неожиданно начинает смеяться.
- Schatze, - говорит он, - Но ведь и ты меня тоже.

Они сидят на веранде у порога её дома - солтбокс из серого камня, так напоминающий Беатрис об Англии, белая пена на сером взморье, над которым нависает такое же серое небо. Беатрис склоняет голову, чтобы внимательнее рассмотреть его запонки, перехватывает Рихарда за запястье:
- Какая занятная вещица.

Только приглядевшись, она понимает, что это пуговицы от старой военной формы. Такой, какая была когда-то у Говарда.
И у Люсьена.

---

дополнительно:
Беатрис - один из самых ярких эпизодов в жизни Рихарда. Останется ли она этим эпизодом более чем 80-летней давности или же у этой истории будет продолжение - узнаем вместе. Я верю в истории, написанные сообща, а ещё совершенно не настроен связывать вас какими-либо обязательствами. Пусть персонажи решат всё сами. В первую очередь предлагаю вам скелет истории, вокруг которого можно уже наращивать мясо - отсылки и вайбы угадываются (танцевать в библиотеке под We'll Meet Again и "Лили Марлен" обязательно), но в целом персонажи авторские и история у них своя. Люсьен, кстати, прописался вместе с нами вечно ехидным (в настоящий момент) уже покойным нпс-ом. А ещё да, если не считалось - я зову вас в эту историю хоумрэкером.
Связаться со мной можно в гостевой или в лс. Я никуда не тороплюсь и не гонюсь за количеством знаков, но люблю задротство, вдумчивость и пробные посты. Очень жду.